Мы - Театральные дети тех лет (40-50е годы)

Бровкина Наталья (проживает в Благовещенске на Амуре)

Сын Юдиных   (трагически погиб в детстве)

Аннушкин Дмитрий   (сейчас проживает в Санкт-Петербурге)

Чекмарёв Константин (автор)

Дальневосточное детство

Встретились и поженились мои родители в дальневосточном городе Свободном Амурской области Хабаровского края. Рекомендую любопытному читателю взглянуть на карту России и мысленно построить треугольник между ним и упомянутыми городами. Вот! Как иной раз складываются жизни и судьбы!

Спустя положенное время в семье актеров передвижного театра «ДОРПРОФСОЖ» появилось пополнение, т.е. сын Костик (это и был я). Моё рождение существенно усложнило быт нашей семьи и в вопросе питания и в жилплощади. Мать и отец проживали в купе пассажирского вагона (4квадратных метра!). Кроваткой и коляской одновременно мне служила корзинка, поставленная на обычную откидную полку купе и привязанная к крючку на стенке (во избежание падения при передвижении состава).

Далеко на западе в это время бушевала Великая Война. Её страшное влияние не обошло жителей Дальнего Востока. В 1945-46 годах и в этих краях говорили пушки и пулеметы.Военные тяготы и лишения дальневосточники испытали в полной мере.

Как только я начал воспринимать окружающую обстановку мне стало ясно что самое главное после мамы и папы на свете это еда и тепло. С едой (как впрочем, и с теплом) было очень сложно всем (ну скажем так – почти всем). В зимнее время стены вагона промерзали так, что заклёпки изнутри купе покрывались инеем. Полувоенный китель железнодорожника сидел на отце как на вешалке. Когда на сцене театра ставили «Ревизора» отец, игравший городничего, был вынужден одевать под мундир большое количество «толщинок» чтобы придать фигуре персонажа хоть какую-то солидность.

О маме говорить вообще страшно. Она перенесла тяжелое заболевание, которое в сочетании со скудным питанием вызвало состояние близкое к дистрофии. Ребенок (т.е. я) плачет, а молока в груди нет. Да что в груди? Не на каждой станции можно купить стакан молока (в те времена многое продавалось стаканами молоко, сахар, орехи, семечки…). Ярко запомнившийся на всю жизнь эпизод, связанный с молоком приведу в качестве иллюстрации.

Мне тогда было уже года два или три. Был я худенький, по-детски подвижный и жизнерадостный (когда не болел, а болел я к сожалению часто). Отцу в тот раз невероятно повезло. На одной из станций он сумел выторговать два стакана молока. В маленькой кастрюлечке он принес драгоценную влагу в купе. Время летнее и чтобы сохранить продукт, его надо было обязательно вскипятить. Тем более что о существовании ветеринарного и санитарного надзора в то время и на отдаленной станции никто и не вспоминал.

На маленькой самодельной электроплиточке (чтобы не ходить по составу в вагон-кухню) установленной на столике в купе закипало вожделенное молоко. Я естественно вертелся рядом, ожидая конца процесса. Молоко с куском черного хлеба – это чудесное лакомство! В тот самый момент, когда началось кипение и шапка пенки поползла наверх, вагон неожиданно резко дернулся и поехал.

Кастрюлечка опрокинулась и кипящее молоко ошпарило мою руку и бок. Кожа на руке вспухла огромным пузырем. Боль невероятная я зашелся от крика. На мои истошные вопли сбежались все обитатели вагона – сослуживцы отца и матери. Как и заведено в нашей стране (стране советов) посыпались эти самые советы (от срывания стоп крана и пробежки в поисках станционного фельдшера до быстрого вскрытия пузыря и накладывания повязки).

Впечатлительная мама была в полуобморочном состоянии. Отец оказался самым трезвомыслящим в этой панике и суматохе. Замечу что он всегда в сложной обстановке действовал решительно и разумно. Это свойство его характера я наблюдал не раз и всегда восхищался. Удалив из купе всех советчиков, он обработал пораженную мою руку собственной мочой и наложил повязку, смоченную тем же народным средством. Да простят меня современные медики за популяризацию подобного знахарства, но при отсутствии каких либо средств и медикаментов (ходовыми в то время были стрептоцид и сульфидин, ныне забытые) это его решение было самым эффективным.

Боль постепенно уменьшилась и я относительно спокойно дотерпел до следующей станции. Фельдшер станционного медпункта подтвердил правильность действий отца и похвалил его за решительность.

Наложенная уже профессионалом повязка источала резкий запах мази Вишневского, который три последовавших затем месяца был со мною неразлучно. С тех пор, глядя на поднимающуюся шапку закипающего молока, я всегда вспоминаю огромный ожоговый пузырь на моей руке и мой нос начинает явственно ощущать запах этой мази – запах опасности.

Основным источником продуктов питания артистов – кочевников передвижного театра являлись пристанционные базары и базарчики многочисленных населенных пунктов, как бусины нанизанных на нитку Забайкальской железной дороги вплоть до самого Владивостока. На каждой станции к подходящему поезду устремлялась шумная, крикливая толпа местных продавцов, наперебой предлагающих готовые продукты.

Помимо традиционного для России набора состоящего из горячей вареной картошечки обильно посыпанной укропом с малосольными (по местной рецептуре) огурчиками или капусткой, на каждой станции предлагались и свои присущие только данной местности деликатесы в разных местах свои:

- крупные упитанные караси стандартного размера (с мужскую ладонь) зажаренные в особых условиях русской печи на противне в сметане (при таком приготовлении мелкие косточки совершенно не чувствуются),

- варенец (молочный продукт) напоминающий по виду известную ныне ряженку.

Приготовленный в глиняном горшочке, (изделии местных умельцев-гончаров) томлением в русской печи таким образом, что образующаяся при этом коричневая затвердевшая пенка являлась своеобразной крышкой и некоим подобием знака качества.

Торжественная церемония его поедания начиналась со вскрытия пеночной мембраны и погружения ложки в густую студнеобразную массу, от одного аппетитного запаха которой можно было упасть в обморок. Невероятная вкуснятина особенно для неизбалованного ребенка того времени:

- топленое молоко - похожий по вкусу и виду на варенец продукт (тоже в горшочке), но с одним недостатком - он имел жидкую консистенцию и потому быстро кончался,

- разнообразные борщи и щи, приготовленные умелыми украинскими переселенкам в русской печи тоже в горшочках. Помимо отменного вкуса дополнительное удобство заключалось в том, что взятый с собой в вагон (и естественно оплаченный) горшочек долго оставался горячим и его содержимое съедалось уже на ходу, когда станционная суматоха оставалась позади,

- куски запеченной в русской печи тыквы – сладкие и духовитые и даже обыкновенная пшенная каша с кусками тыквы в горшочке превращалась в яство достойное самой изысканной трапезы,

- вареная кукуруза в початках присыпанных солью,

- традиционно можно было приобрести жареную курицу или лесную дичь целиком или по кусочкам, вяленую и копченую рыбу местных водоемов,

- дары забайкальских лесов и лугов орехи лесные и кедровые (точнее семена местной сосны) в шишках или лущеные, семечки, грибы, ягоды,

- особым лакомством (за Хабаровском) являлись местные маленькие соленые арбузики, пряные корешки и лесные и луговые растения, приносимые к поезду корейцами, китайцами и коренными жителями Дальнего Востока потомками Дерсу Узала.

- ну и конечно (по сезону) свежие овощи – продукт местных огородников.

Цены на этих рыночках определялись по платежеспособности более состоятельных пассажиров экспрессов «Москва-Владивосток» и «Москва-Пекин» в основном военных и командированных, для которых деньги значили гораздо меньше.

Надо конечно понимать, что доступность всех этих продуктов для нас была условной с поправкой на мизерные зарплаты персонала передвижного театра. С учетом условий военного времени, бесконечным «добровольным» пожертвованиям-поборам и вычетам из жалования в «фонд обороны», питаться с привокзального рынка было не по карману. Я был тогда еще очень мал, чтобы понимать, почему мама так грустно смотрит на меня уплетающего тот же варенец и настойчиво заставляет есть его с хлебом. Теперь понимаю – чтоб надольше хватило и было сытнее. Сами же родители питались, как и все члены труппы театра бессистемно и нерегулярно.

Иногда после выступления в отдалённой воинской части или на какой-нибудь станции местное начальство организовывало для его участников некое подобие банкета. Собственно и банкетом я пытаюсь это мероприятие назвать сейчас, когда пишу эти строки не в состоянии подобрать подходящее название этой благотворительной акции. Наверное, организаторы догадывались, что работникам передвижного театра живётся не легко и по национальной российской традиции просто-напросто, пользуясь удобным случаем, подкармливало их.

Никогда не забуду шикарный экзотический обед в одной из воинских частей в посёлке Посьет (под Владивостоком) прямо на берегу океана. Он состоял из ухи из разнообразных морских рыб сваренной в большом котле на костре и толстых крабовых ног – суставов, которые стояли вертикально в ведре с кипящей морской водой. Уху ели до отвала из матросских мисок.

Для того же чтобы полакомиться крабовым мясом, надо было колючей горячей палкой крабовой ноги сильно бить по пляжным камням. Красный футляр трескался и не появлялась нежная горячая и пахучая мякоть. До этого дня я не предполагал, какой вкусной начинкой наполнены банки (с надписью «КРАБЫ») в виде пирамид, украшавшие, пустые от других продуктов, полки магазинов.

Нет, виноват! Иногда пирамиды состояли из банок с надписью «ГОРБУША или КЕТА в собственном соку». Мама изредка (когда были деньги) варила суп с содержимым такой банки. До сих пор мы любим этот суп и считаем его признаком праздника, признаком достатка. Вообще мамина фантазия в приготовлении пищи была неисчерпаемой, а мы с отцом ели все, что она бы не приготовила даже суп из ботвы свёклы с добавлением листьев лебеды и молодых ростков папоротника.

Огромная дровяная плита, расположенная в специальном вагоне-кухне затапливалась один два раза в день. В это время в тесноватом помещении собирались почти все женщины театра. Места на плите и разделочных столах не хватало. Устанавливалась очередь, но скандалов и склок я не помню. Коммуна - есть коммуна, все знали кто, чем питается и что готовит. Делились солью и специями, обменивались рецептами блюд.

Более опытные хозяйки обучали молодых. Женщины подкармливали ещё не женатых одиноких мужчин из труппы и персонала. Судя по поголовной «стройности» актеров и актрис, Бог был не особенно благосклонен к лицедеям. Единственным в труппе толстым актером был дядя по фамилии Леондор, но полнота его была явно нездорового свойства. Мама была очень худой даже на фоне остальных женщин театра и папа старался при любом удобном случае подкормить её чем-нибудь калорийным.

Однажды он с торжествующим видом вошел в купе, неся в руках настоящую живую черную курицу и объявил, что у нас будет царский обед. Проходившая по коридору вагона мимо нашего жилища, харáктерная актриса, эффектная Нина Николаевна Гейнтце, взяла из рук отца птицу и, проделав известную всем сельским жителям манипуляцию, порекомендовала не торопиться с готовкой, поскольку курица должна снестись, а свежее яичко ребенку не помешает. Курица была спасена и на долгое время поселилась в нашем купе.

Картонная коробка из-под китайских яблок (вся покрытая красивыми и непонятными иероглифами), установленная в закуточке под нижней полкой, стала её жилищем и гнездом, в котором мама каждый день находила аккуратное свежее яйцо. Польза от такого решения была очевидной, и мы полюбили хохлатку, как члена семьи.

Вела она себя очень культурно, не мешалась под ногами, не кудахтала без повода и если выходила иногда в коридор то сторонилась, пропуская проходящих людей. Когда мы с ней оставались одни, она вспрыгивала на мою постель и пристраивалась под мой бок. Так мы и грели друг друга в плохо отапливаемом вагоне. Несколько раз мама, возвращаясь с репетиции, заставала эту идиллическую картину и, убрав курицу от спящего сына, обнаруживала еще теплое только что снесенное яйцо. На необходимые прогулки курочку выносили на травку около вагона и она гуляла с привязанной к ноге длинной веревочкой из бинта. Однажды мама отвлеклась, и на месте её прогулки остался только кусок бинта на память о нашей кормилице.

Это случилось на территории Китая (в Манчжурии) недалеко от Харбина, куда занесла наш театр нелегкая судьба. Театр «ДОРПРОФСОЖ» культурно обслуживал воинские части, участвовавшие в восточной кампании Великой Отечественной войны. Время было такое, и актеры железнодорожного театра тоже были на военном положении. На обратном пути из Маньчжурии наш поезд попал в страшную катастрофу и полностью сгорел. Это произошло в октябре месяце около станции Муданьцзян. В результате диверсии столкнулись два состава наш и воинский эшелон с горнострелковой дивизией возвращавшейся с войны.

Это событие во всех ужасающих деталях заслуживает отдельного повествования (читай рассказ «Крушение»). Погибших было много, но наша семья и еще часть актеров и персонала театра на счастье спаслись и вернулись в Союз хоть и погоревшие, но живые.

Красивый серебряный знак «Почетный железнодорожник» украшавший форменный китель отца с тех пор был получен им заслуженно и приравнивался к боевым орденам. В ту страшную ночь он не только вытащил из огня нас с мамой, но и многим помог спастись в этом аду.

Оставшаяся в живых часть труппы передвижного театра пополнила ряды Амурского областного театра драмы и была расселена в городе Благовещенске на Амуре по месту нахождения театра. Началась новая оседлая жизнь. Нашей семье была предоставлена комната с кухней.

Деревянный одноэтажный дом находился в двух кварталах от здания театра на углу улицы Комсомольской и имени «1905года» (ныне Зейская). В этом же доме проживали еще две семьи работников театра Бровкины и Кузуб. Создалось некое подобие коммуны работников искусства. Капитальных каменных зданий в городе было немного. Основным видом жилища являлись деревянные дома с прилежащим огородом или палисадником.

Типичный Российский провинциальный город на дальней окраине страны. Нам тоже достался небольшой огород и мама, имевшая по молодости опыт в этом занятии, с энтузиазмом принялась за дело. Понятное дело, члены семьи, т.е. отец и я взялись за лопаты. Соседи вернее их жены, наблюдая нашу работу, тоже захотели огородничать и вскоре, несмотря на отсутствие опыта, под руководством мамы сделали себе по нескольку грядок.

Непривычная для работников искусства работа уже ближайшей осенью принесла закономерные плоды. На зиму удалось запасти картошку и овощи в приемлемом для новичков количестве. Все были довольны и благодарны маме за науку. Голод нам уже не грозил. Это было тем более важно, что театр еще не оправился после катастрофы и сборы а, следовательно, и зарплаты актеров были маленькими.

Мама, научившаяся ещё в детстве неплохо шила. Её умение не раз помогало должным образом оформить новую очередную постановку театра. Она могла по эскизу художника театра скроить и быстро сшить к премьере нужный сценический костюм или платье. Она обшивала своих соседей и подруг по работе, учила кроить знакомых женщин и тем самым немного пополняла скромный актерский семейный бюджет. Часто такой оплатой за работу были продукты питания, куски ткани и старая одежда, которую мама перешивала на членов нашей семьи.

Крутить колесо машинки приходилось и мне, чем я очень был доволен и гордился что помогаю. Однообразное вращение ручки было утомительно, но я находил интерес в том, что наблюдал за взаимодействием деталей механизма и появлением из отдельных кусочков тряпок законченной рубашки или платья. Вечерами я часто засыпал под стук машинки и видел при свете единственной тусклой лампочки сгорбленную спину матери её голову, склонённую над работой.

Еще одной семьей проживавшей в нашем доме была семья военнослужащего-пограничника по фамилии Чехловы. У них положение с питанием было не таким критическим - они получали так называемый паёк и жена не возилась на огороде. Но, зато, муж имел возможность организовать выезд мужчин на рыбалку и охоту. В тревожных послевоенных условиях да еще в погранзоне это было не просто. Сосед был уважаемый офицер - фронтовик и получал необходимые разрешения.

Отец - опытный рыбак и охотник астраханской закалки никогда не возвращался без добычи. Рыба и охотничьи трофеи существенно дополняли столы наш и наших соседей.

В весеннее, летнее и осеннее время обработать, приготовить и съесть добычу, надо было как можно скорее. С этой задачей все вместе справлялись прекрасно. Уговаривать никого не приходилось. Зимой, как ни странно, было проще. После получения зарплаты или после удачной охоты отца начиналась заготовка еды в виде полуфабрикатов.

Под руководством мамы варились большие кастрюли борща, щей, супов с фрикадельками и конечно огромное количество пельменей. Готовые блюда разливались по тарелкам и мискам. Пельмени раскладывались на противнях и пересыпались мукой. Все это выносилось на мороз в сенях и замерзало. Затем на короткое время вносилось в кухню, оттаивало, отделялось от посуды и укладывалось в полотняные мешки по сортам.

В отдельном мешочке хранилось и купленное впрок молоко, купленное на рынке. Три четыре белых диска молока (по форме суповых тарелок, в которых оно замораживалось), предназначались для варки каши для детей. Всё было просто: берёшь диск, отрубаешь нужное количество топором на колоде и в кастрюлю. Всегда был большой соблазн для детей поскоблить и слизнуть горочку сливок посредине диска, но взрослыми это не одобрялось. Мешки развешивались в холодной кладовке на специальных потолочных крючках (от крыс).

Зимы в Приамурье стояли по-сибирски суровые и до самой весны, оттепелей не наблюдалось. Заготовки сохранялись хорошо без электрических холодильников, о существовании которых большая часть населения даже не предполагала. Да и само электричество подавалось в дом крайне нерегулярно. На столе всегда были наготове свечи и у входа (в сенях) - керосиновая лампа т.к. общий на всех туалет находился во дворе. Дрова и уголь для отопления надо было приносить из сарая.

Водопровода в городе не было (по крайней мере, в том районе, где мы жили) и воду для питья и приготовления пищи развозил на лошади водовоз. Раз в неделю он подъезжал к воротам и зычным охрипшим голосом кричал «Воду привёз! Воду привёз!!».

Взрослые выходили с вёдрами и, суетливо бегая взад-вперёд, заполняли большие бочки, стоящие в сенях. Такая же авральная работа (раз, два в году) происходила, когда привозили уголь и дрова для отопления. Их надо было распилить, поколоть, сложить в сарай. Здесь посильную помощь оказывали все, даже дети. После этой тяжелой беготни у мамы болели руки и она плакала, натирая их плохо пахнущей жидкостью. Отец тоже тяжело дышал, но не жаловался, хотя было видно, что он устал не меньше, а надо уже бежать в театр на репетицию или вечерний спектакль и изображать, к примеру, царя, передовика советского производства или даже гения всех времён и народов, лучшего друга всех детей - товарища Сталина!

Следует принять во внимание, что все эти хозяйственные работы проводились в свободное от службы время. За опоздание на работу (даже не прогул) можно было попасть под суд и, как следствие - приличный штраф или срок. Тут не спасали никакие заслуги. Время было суровое и бесчеловечное.

Сразу после приезда и поселения в Благовещенске я был определен в детский сад. Поскольку отец являлся «Почетным железнодорожником» мне было разрешено посещать ведомственный железнодорожный детский сад, в котором и содержание и кормление были немного получше, чем в других садиках. Расположен он был неподалеку от нашего дома и после нескольких дней посещения, я уже сам находил дорогу и не нуждался в сопровождении. Ходить было безопасно, машин почти не было, взрослые не приставали, мальчишки не обижали маленьких, даже явные хулиганы.

По пути мне приходилось проходить мимо магазина. По утрам около него всегда стояла длинная очередь, ожидающая привоза хлеба. Иногда машина со свежим хлебом уже разгружалась и тогда я, невольно, задерживался, чтобы подышать хлебным воздухом.

Пройти мимо было невозможно, воли не хватало, несмотря на то, что в детсаду меня ждал завтрак. Здесь действовало подсознание и инстинктивное ощущение чуда. Наверное похожее чувство испытывает уличный барбос обреченно и понуро сидящий у дверей мясного магазина.

Регулярно и мы с мамой ходили стоять в этой очереди и покупать хлеб по карточкам. Сознательно опускаю время утомительного обреченного стояния в бесконечной, как мне казалось, серой молчаливой очереди до того момента, когда подходил наш черёд. Это была пытка, выдержать которую можно было только во имя ожидаемого её финала.

Я всегда с благоговейным трепетом поднимался по высокому крыльцу этого магазина и переступал его порог. В общей полутьме помещения при свете единственной лампочки висящей над прилавком священнодействовала пожилая, грузная женщина в белом грязноватом переднике и такими же нарукавниками. Она придирчиво разглядывала лист карточек, затем аккуратно отрезала нужное количество.

Мама быстро прятала возвращенный похудевший лист в сумку на самое дно под подкладку. Женщина тем временем отрезала специальным качающимся ножом, приделанным к прилавку, от целой буханки примерно половину и клала на весы. На другой площадке весов громоздились разные гирьки в зависимости от отвешиваемой нормы. Добиваясь совпадения качающихся птичьих клювиков весов она подкладывала ещё и ещё куски и кусочки отрезаемого хлеба рядом с половинкой буханки. Я напряженно следил за этим колдовством. Смысл этого наблюдения заключался в том, что последний перед остановкой весов кусочек принадлежал по традиции мне. Важно было, чтобы он не оказался совсем уж маленьким.

Пока мама бережно заворачивала хлеб в чистую тряпочку и укладывала в сумку, довесок исчезал в моём ненасытном детском желудке. В этот момент я был почти счастлив! Первое что я ощущал, приходя утром в детсад, это был стойкий неистребимый запах свежесваренной и подгоревшей каши. Он пропитывал все: стены, занавески, одежду нянечек и воспитателей, игрушки. Аппетит никогда не исчезавший обострялся в эти минуты с особой силой. Детей военной и послевоенной поры не надо было уговаривать съесть ложечку «за папу за маму». Только давай и, по возможности, побольше!

Раздевание и мытье рук происходило в «стахановском» темпе без капризов слез и уговоров. Одежда развешивалась по деревянным шкафчикам самостоятельно. Каждый знал свою картинку на дверке. У меня, как сейчас помню, были два смешных цыпленка отбирающих друг у друга червячка (довольно символично). Шумная нетерпеливая толпа голодных с утра детей накапливалась в игральной комнате. Все внимательно прислушивались к звукам, доносящимся из-за закрытой двери столовой. Наконец дверь распахивалась и нянечка разрешала занять места за столиками.

Далее следовала неизбежная и традиционная в этих случаях шумная толкотня в дверях и беготня по комнате в поисках места. Смысл её, непонятный непосвященным взрослым, заключался в следующем: надо было выбрать место, напротив которого стояла более полная тарелка и быстро занять его. Но ещё более важным было то, чтобы у тарелки был красный декоративный ободок ну на худой конец синий или зеленый. По установившейся среди нас детей системе, счастливый обладатель тарелки с красным ободком до обеда именовался красным командиром, синий ободок присваивал его обладателю звание моряка, что тоже неплохо, зеленый – пограничника, но обиднее всего тому, кому доставалась тарелка совсем без ободка.

В ней и каша казалась не такой вкусной. Количество же пищи во всех тарелках было одинаковым почти до грамма (поварешка то одна). Но это уже из области психологии «в чужой тарелке всегда больше каши!». Ложки стучали быстро и тот, кто первым съедал положенную порцию, мог рассчитывать на небольшую добавку, чем немного компенсировать не ту полоску на тарелке. Медлительным оставалось терпеливо ждать обеда и реванша в этом ежедневном соревновании.

Сомневаюсь чтобы воспитательский коллектив детсада догадывался о буре страстей охватывающих детей и скорее всего относил эти эмоции на счет голодухи царившей в стране. Нянечка, раздававшая добавку воспринималась нами как добрая и справедливая фея – волшебница, но она этого не знала и, проходя с кастрюлей между столиками, недовольно ворчала на особо нетерпеливых.

До сих пор ловлю себя на том, что ем всё, что предлагают, ем быстро и никогда ничего не оставляю на тарелке. Это отличительный признак почти всех людей чьё детство пришлось на военные и послевоенные годы. Особенно тех, кто прошел школу детсадовского воспитания и общения.

После обеда полагался традиционный для детсадовского режима «тихий час». Спать не хотелось, но приходилось укладываться на раскладушки и терпеливо ждать его окончания. Некоторые особенно ослабленные и не совсем здоровые дети даже успевали заснуть. Но команду «Подъём!» слышали все и сразу вскакивали, потому что после сна был полдник.

На столиках столовой уже стояли стаканы с чаем или молоком и на маленьких блюдечках лежали сладости. Обычно это были два квадратика печенья и две-три обсахаренных карамельки-подушечки. Сладкого хотелось всегда и это ежедневное чудо воспринималось как маленький праздник. По настоящим праздникам бывало жиденькое какао и подушечки были другие - гладкие и блестящие и, главное, с цветными полосками. Здесь в силу вступало негласное правило цветовых различий, как и с полосками на тарелках. На конфету с красными полосками можно было обменять две с полосками другого цвета. Но на такой обмен мало кто из «красных командиров» соглашался, статус был важнее.

Самым главным и долгожданным праздником был, конечно, Новый Год! В этот день на праздничном утреннике Дед Мороз всем раздавал подарки (опять же сладости). Бумажный мешочек с подарком, получаемый от доброго Деда после чтения стихотворения, исполнения песенки или танца, воспринимался как высшая награда и очень ценился. Содержимое мешочка исследовалось сразу же после получения. Терпеть до окончания праздника сил и воли не хватало.

Дух захватывало, когда ты обнаруживал в подарочном мешочке кроме ожидаемых подушечек и печенья, ещё и пряник (розовый или белый мятный) яблоко, мандарин и две-три шоколадные конфеты в обертке. Фантик от конфеты и «золотая» фольговая бумажка являлись самостоятельной ценностью и бережно сохранялись.

Как это часто бывает в жизни, чудо праздника Нового Года рухнуло для меня однажды и навсегда. Я уже был в старшей группе и на утреннике читал стихотворение Некрасова     «Однажды в студёную зимнюю пору…». Читал с выражением и, как я полагаю неплохо, чем заслужил аплодисменты присутствующих. Дед Мороз был растроган и при вручении подарка наклонился, чтобы поцеловать меня в знак особой благодарности.

И тут!!! Я почувствовал известный мне с младенчества запах духов «Красная Москва» и увидел под бородой деда знакомый рисунок ткани платья! Такой запах и такой рисунок были только у одного человека - у моей мамы! Волшебный Дед Мороз – это моя МАМА!!! По просьбе руководства детсада она актриса театра исполняла эту роль уже не первый раз.Исполняла профессионально (даже голос я не узнавал) но…!!!

Я расплакался, повторяя, мама! Мама! Меня быстро увели, чтобы не срывать праздник и, ожидая конца утренника в игровой комнате, я понял, что сказка ушла из моей жизни и детство кончилось! Условность театрального действия я - актерский ребёнок понимал уже давно. Но то был театр с его особой атмосферой представления, а тут жизнь и добрый дедушка Мороз был её частью. Что жизнь это тоже своего рода театр я понял, увы, очень рано. В то время дети быстро не по годам взрослели. Не миновала эта судьба и меня. Порой родители брали меня с собой на репетиции и на выездные спектакли. Оставить было не с кем. Так уж сложилось, что все постановки я смотрел и не по одному разу. Что я в них понимал теперь сказать трудно, но помню многое вплоть до сцен и реплик. Особенный интерес вызывали спектакли со сценами застолий.

Хорошо помню сцену пира царя, в спектакле «Великий Государь», в которой монах, роль его исполнял наш сосед Бровкин, ценой собственной жизни, предотвращает отравление Ивана Грозного. Огромный во всю сцену стол уставленный всевозможными кушаньями: тут и жареные молочные поросята и целый лебедь на блюде и пироги и кулебяки и множество ваз с экзотическими фруктами, а уж кувшинов с напитками и кубков разной формы - немеряно. О том, что все это несъедобное бутафорское я уже давно знал но, видя прекрасную игру актеров, изображающих веселье пира, невольно впадал в иллюзию реальности и чувствовал спазмы голода. Что чувствовали при этом сами актеры и зрители остаётся только догадываться ведь и те и другие (за редким исключением) почти поголовно недоедали.

Время шло, и я пошел в школу. На большой перемене младшеклассников подкармливали. Обычно это был пирожок, когда с чем (ливер, повидло, лук с яйцом) и стакан бледного подсахаренного чая. Старшие школьники приносили еду с собой, у кого что было. Часто слышанная мною на переменах фраза, звучавшая как заклинание « Дай сóрок!». На тогдашнем школьном сленге это означало – предложение поделиться едой. Отказ даже не предполагался. Отказавший, на долгое время именовался «жмотом» и оказывался в глухой изоляции. Таким образом, происходило перераспределение продуктов и устанавливалось некое подобие социальной справедливости. Воспитательный эффект такой меры был весьма высоким.

На меня, как на старшего ребёнка в нашем доме, было возложено шефство над двумя девочками соседей Наташей и Олей. В отсутствие родителей, уехавших на выездной спектакль или занятых на вечернем представлении, я будил соседок, помогал одеться и заплести косички. Отводил в садик. Вечером приводил обратно кормил. В холодное время это было даже интересно.

Я, как взрослый, шел в холодную кладовку. Доставал из мешка ледяной диск супа или щей. Рубил на куски топором на колоде и, сложив в подходящую кастрюльку, ставил на заранее растопленную печь. Девочки с нетерпением уважительно наблюдали за моими действиями. Факт приготовления мною пищи на их глазах придавал мне неоспоримый авторитет. После кормления я развлекал их до сна, читая книжки или рассказывая всякие истории. Иногда мы вместе слушали чёрную тарелку радио или пластинки на патефоне. Если девочки не слушались, баловались или капризничали, я мог призвать их к порядку, напугав обещанием поставить пластинку с музыкой из балета «Щелкунчик». Не знаю почему, но действовало безотказно. Правда, я и сам не любил этой музыки и терпел только из педагогических соображений.

Мама и папа много работали, и я часто оставался на самообслуживании. Соседские девочки росли, но, на мой взгляд, не так быстро. За ними нужен был постоянный контроль и опека. Наташка Бровкина болтунья, непоседа и егоза доставляла мне особые хлопоты. То она полезет на забор, соблазнившись яблоками соседей и, порвав платье, повиснет на колючей проволоке. То заберется на огород и, ползая на четвереньках по грядке, проверяет, не выросла ли уже сладкая морковка (выдергивает за ботву и, убедившись, что не выросла, суёт обратно). То, заигравшись, убежит за ворота и бродится в большой луже на дороге, ловя головастиков. Смотреть надо было в оба.

Однажды я не доглядел и она, забравшись в огород, объела целый куст паслёна. Это такой сорняк растение – родственник помидора, на котором растут маленькие сладковатые сиреневые ягодки. Съесть три-четыре ягоды не вредно, а при дефиците сахара даже приятно (это знали все дети). Жадная до сладкого Наташка съела все (больше трёх десятков) ну и конечно отравилась. С большим трудом врачи вернули её к жизни. Мне тогда досталось от родителей, а она немного (но очень немного) поумнела.

В глубине нашего двора находился большой деревянный дом старожилов здешних мест украинских переселенцев Степаненко. В этом доме проживало всего три человека старые дед и бабка с внуком. Внук – хулиган и шалопай Игорь был на три года старше меня и носил фамилию Романенко (по отцу). Ни матери его, ни отца мы никогда не видели. Парень рос под опекой властной, но доброй бабушки и фактически был предоставлен саму себе. Во всей округе его знали как отчаянного сорванца и драчуна. Но к нашей детской компании он был благосклонен и относился покровительственно. По этой причине ко мне и моему «детсаду» никто из окружающих пацанов не цеплялся.

Хозяйство у соседей было крепкое, я бы даже сказал зажиточное по меркам того времени.Начну с того, что у них была корова. В условиях города пусть даже небольшого это очень хлопотно. Летом по утрам мимо нашего дома пастух гнал небольшое стадо на загородное пастбище. Бабушка Степаненко выводила свою корову за ворота и под нашими окнами передавала пастуху. Нам, детям было запрещено появляться во дворе в это время, так как корова была бодливая. В хозяйстве соседей была ещё большая черная коза куры, утки и гуси. Время от времени у наших ворот останавливалась повозка с большой бочкой на телеге.

Это был продавец «бáрды», несусветного пойла пахнущего хлебом. Она предназначалась для корма коровы и бабушка Степаненко покупала три четыре ведра этого жидкого месива. Продавец – добрый старик одаривал окруживших повозку детей кусочками жмыха (спрессованных подсолнечных семечек). Мы очень любили эту незатейливую еду, хотя и приходилось изрядно постараться, работая зубами, перед тем как её можно было проглотить.

Вход на соседскую часть двора охранял огромный лохматый беспородный барбос на цепи. Он был очень злой и не признавал никого кроме хозяев. Однажды Игорь, решив сократить путь домой, перелез через забор на задней стороне их двора. Барбос не стал разбираться, кто свой, а кто чужой, напал на него и очень сильно покусал. Мальчика увезли в больницу и, через некоторое время, он вернулся весь в бинтах и пятнах зелёнки. Старик Степаненко держал на огороде три улья с пчелами.

Иногда, будучи в добром расположении духа он приглашал нас «мелюзгу» на торжественное извлечение мёда из рамок. Мы все хоть и боялись пчел, но приходили смотреть стоя в сторонке. Важность этого момента заключалась в том, что после окончания процедуры нам перепадало по кусочку сот с остатками мёда. Дед беззлобно посмеивался над нашим страхом перед его пчёлами и всегда советовал сразу убегать подальше, чтобы они, рассердившись, не напали и не отобрали подарок. Уговаривать нас не приходилось, так как жужжание потревоженных пчёл слышалось отовсюду и угроза укуса была вполне реальной.

На пасечнике же была надета большая шляпа с сеткой, а в руках дымарь с гармошкой. К тому же его задубленная и морщинистая старческая кожа не так болезненно реагировала на укус. После работы он садился на завалинку подставлял лицо солнышку и бабушка Степаненко, какими-то щипчиками, вынимала из него застрявшие пчелиные жала.

Полученные от деда соты можно было долго жевать, пока воск не превращался в небольшой комочек. При этом он долго сохранял специфический запах и сладковатый вкус. Нам всегда хотелось, что нибудь жевать. На Дальнем Востоке коренное население давно придумало для этой цели народное средство называемое «сера». Охотники и собиратели дикорастущего женьшеня использовали серу как средство профилактики от цинги.

Маленькими комочками этого вещества напоминающего по виду светлый почтовый сургуч, а по вкусу хвойную смолу, торговали на рынке. Стоила эта «сера» не дёшево и ею можно было поделиться в обмен на что-либо или в знак особого расположения к оделяемому. Жевание не одобрялось школьным педагогическим персоналом даже на переменах, а на уроке представляло определённый риск. Учителя безжалостно отнимали жвачку и наказывали провинившегося. Тем не менее, жевали многие, так как это занятие в какой-то мере подавляло чувство голода.

Доходило до того, что те, у кого не было «серы» пытались жевать вар – черный битум. Гадость столь же противная сколь и вредная, но жевали и её. Сейчас, когда на каждом углу можно купить жевательную резинку различного вкуса это может быть расценено, как дикость, но ведь было и такое.

И чтобы уж совсем закрыть эту тему добавлю, что это занятие в советской стране приобретало ещё и политическое звучание и осуждалось обществом как демонстрация «низкопоклонства перед западом». Жующий, уподоблялся «поджигателям войны» – американцам и тем самым ронял достоинство советского человека. Это уже почти измена Родине со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Вообще Дальний Восток, где мне суждено было родиться и провести детство удивительный район, изобилующий явлениями природы нигде более не повторяющимися и не имеющими аналогов. Я на всю жизнь запомнил огромные пойменные луга, покрытые яркими дикорастущими пионами, саранками и ирисами над которыми летали неправдоподобно большие красивые махаоны, не меньшие стрекозы и рогатые жуки. Весенние сопки в сиреневой дымке от цветущего багульника.

Маленькую речушку приток Амура бурлящую от поднимающейся на нерест кеты и горбуши. И даже большую лужу на нашей улице, в которой кроме обычных головастиков и жучков водились, только там виденные мною, необычные твари-щитени (в виде плоского диска размером с пятак, с усами, хвостиком и с множеством шевелящихся ножек на нижней стороне). Лужа летом временами исчезала, пересыхая, превращаясь в потрескавшуюся корку. Но как только начинались дожди, она возникала вновь со всем многообразием её фауны. Где все эти жучки и щитени прятались в сушь, было непонятно и воспринималось как чудо.

А не чудо ли когда в один прекрасный день через Благовещенск прошла (именно прошла пешком) огромная стая, похожих на маленьких серых курочек, птичек перепёлок? Они шли среди белого дня, не обращая внимания на людей и машины, струясь сплошной волной по улицам разбиваясь на ручейки во дворах и огородах. Собаки и кошки дурели от обилия добычи. Они носились по улице, хватая то одну, то другую птицу душа её и вновь устремляясь за другой.

Морды их были покрыты прилипшими к шерсти окровавленными перьями. Объевшиеся животные, тяжело дыша раздувшимися боками, лежали прямо там где их застала усталость и лениво наблюдали бегущую мимо них пищу не в силах подняться. Это нашествие продолжалось несколько часов и глубоко врезалось в мою детскую память. Население города тоже не упустило эту чудесную возможность пополнить свой рацион дармовым мясом и мы ещё несколько дней ели пшенную кашу со сваренными в ней тушками перепёлок. Эта каша, приготовленная отцом по всем правилам охотничьей еды, была невероятно вкусна.

Ещё одним событием подобного масштаба, отложившемся в моей памяти, было прохождение через город несметного полчища бурундуков. Эти грациозные маленькие зверьки, напоминающие белок, но с пятью темными продольными полосками на спине очень симпатичны, когда встречаешь их в лесу. Обычно они пугливы и не особенно рады встрече с человеком.

Но на этот раз их были тысячи и тысячи. Они огромной стаей буквально текли через город с востока на запад прямо под ногами у опешивших прохожих. Эта бесконечная, как казалось, масса проходила несколько часов. Собаки и кошки буквально взбесились, гоняясь за бурундуками по улицам и дворам. Но эти полосатые белки были юркие, как ртуть, и умели за себя постоять. Не только домашние собаки и кошки, но и люди, пытавшиеся их поймать, на себе испытали остроту и крепость их зубов. На моей руке долго не заживали четыре ранки оставленные схваченным мною за длинный хвостик зверьком.

Это был хороший урок общения с дикой природой Дальнего Востока. В августе 1953года мы уехали навсегда из этого удивительного края.

Отца пригласили работать в Свердловский театр. Я покидал родные места, унося с собой самые яркие впечатления ушедшего детства. Снова я засыпал под перестук колёс и просыпаясь видел за окном проносящиеся леса реки мосты и станции со знакомыми названиями:Магдагàчи,Сковородинó, Ерофей Павлович, Могóча, Читá, Улан-Удэ ….

Почти с каждым из этих необычных на слух названий связано какое-нибудь событие из жизни нашей семьи и не одно. Почти на каждой станции от Владивостока до Иркутска мы побывали и не по одному разу. Спектакли передвижного театра «ДОРПРОФСОЖ» и гастрольные представления Благовещенского театра драмы давались в домах культуры домах офицеров клубах и порой на открытых площадках в мало приспособленных для этого местах. Только всё это теперь проносилось мимо нас в последний раз.

Вот мы проехали мимо копошащейся под насыпью серой массы заключённых – «бамовцев» строящих второй путь Байкало-Амурской магистрали. Рассказы об этих наказанных преступниках и врагах народа служили страшилками для всех детей выросших в то время на Дальнем Востоке. О том, что это далеко не так мы узнали значительно позже и не все согласились принять эту суровую правду.

Сталин уже умер, но аббревиатура «БамЛаг» ещё долго не уходила из употребления в тех краях. И я и по сей день не могу нормально воспринимать слово «бамовец» применительно к комсомольцам-добровольцам, строившим совсем другую, новую дорогу.

Внушительным памятником тем, запомнившимся мне, ЗэКам - строителям долгое время оставался бюст «вождя народов» (ныне, к сожалению уничтоженный) вырубленный из целой скалы одним из заключённых в «свободное» от основной каторжной работы время.                                     

Преодолев с помощью двух паровозов Яблоневый хребет, наш поезд вышел к Байкалу и потом долго двигался по одноколейке вдоль берега «Славного моря». Практически весь путь по берегу состоял из тоннелей (более сорока) и промежутков между ними. На многочисленных разъездах мы подолгу ожидали встречных поездов и имели возможность выйти на берег озера. Полюбоваться красотой Байкальской природы, попробовать студёной чистейшей и необыкновенно вкусной воды.

Почти на любой станции торговали солёным омулем. Рыба, напоминающая по виду селёдку, обладала совершенно неповторимым вкусом. Никогда позднее я не ощущал ничего подобного (разве что солёный ладожский сиг отдалённо напоминал вкус омуля).

Поезд после Байкала некоторое время шел по берегу стремительно несущейся Ангары.В туманной заречной дали был виден силуэт огромного шагающего экскаватора, стоящего гидростанцию. Всё было ново необычно, а потому увлекательно и заманчиво. Сибирская тайга, новые незнакомые большие города, холмистые равнины и широченные полноводные реки. Много долгих суток перед нами маячила столица Седого Урала – Свердловск.

Нашу семью ждали новые перспективы и испытания, а меня встреча с ранней юностью. Детство осталось позади за Байкалом.

Что касается родителей, то думаю лучше всего будет прочитать Посвящение которое я написал к 95летию со дня рождения моего отца, Чекмарёва Виктора Константиновича.

Некоторые события из жизни семьи артистов театра

Воспоминания сына артиста под (кулинарно - пищевым) углом зрения

В обширной мемуарной литературе прошлых лет широко представлены гастрономические и кулинарные пристрастия её героев и авторов. И не удивительно ведь пища является одним из наиболее значимых факторов существования жизни как таковой. Авторы, углубляясь в подробности описания пищевых продуктов способов их приготовления и употребления, таким образом, характеризуют и описываемое время, и общественный слой к которому принадлежит автор мемуаров и самого героя, придавая его фигуре дополнительные порой весьма колоритные штрихи.

Зарубежная литература подобного толка изобилует детальными и весьма красочными описаниями трапез её персонажей. Как правило, в этих описаниях присутствуют не только многочисленные названия блюд и напитков с иностранными красиво звучащими названиями, но и рецепты с подробными описаниями технологии их приготовления. Порой эти литературно-пищевые экскурсии настолько глубоки и развернуты по содержанию, что основная мысль повествования отходит на второй план.

Складывается впечатление, что персонажи только и заняты тем, чтобы полнее набить свои желудки, а авторы стремятся вызвать у читателя обильную слюну и усиленное выделение желудочного сока. В произведениях Российских авторов описания процессов приготовления и приема пищи выражены несколько скромнее, но тоже весьма красочно. Достаточно вспомнить, например незабвенного Гоголя.

В советское время картины обильных застолий обычно приводились для того, чтобы ещё раз подчеркнуть паразитизм отрицательных персонажей и их оторванность от основной массы народа, строящего светлое будущее. Сошлюсь на Ильфа и Петрова с описанием обеда в богадельне предваряемого словами «чем Бог послал».

И хотя устами их героя была произнесена известная фраза «Не делайте из еды культа!», но надо понимать иронию авторов, поскольку в стране «победившего социализма» положение с продовольствием всегда именовалось не иначе как «проблемой», до самого конца строя так и не решенной.

В Советский период подобные литературные упражнения могли вызвать не только гнев суровой цензуры, но и явственную неприязнь постоянно недоедавших читателей. Мало кто из авторов решался в этих условиях пускаться в подробные описания своих пищевых и кулинарных пристрастий. А жаль! Красочные детали гастрономических «шедевров» да еще изложенные хорошим русским языком многое смогли бы добавить к реальному отображению жизни и быта наших граждан того времени.

Нежелание хранить в своей памяти тягостные воспоминания о лишениях, сопутствовавшие их молодости и стремление придать тому времени легкий розовый флёр лишают новое поколение россиян объективной картины советского времени. Трудно современному молодому человеку понять, как выглядели магазины с пустыми полками и длинными очередями (с ночи).

Что представляли собой рядовые предприятия общественного питания, и как выглядела типовая продукция «а ля общепит». Что такое «рыбный день-четверг». Сколько раз в месяц можно было по графику (утвержденному профкомом и парткомом) получить право на приобретение т.н. продовольственного набора состоящего из банки тушенки и банки болгарского зеленого горошка или сложной смеси под названием «ЛЕЧО» с нагрузкой в виде просроченного плавленого сырка «Дружба».

И что такое «достать» к празднику пару апельсинов для детишек и многое, многое другое ныне позабытое. Да что там говорить о каком то гастрономическом разнообразии, когда основой питания населения огромной страны был и до недавнего времени оставался обыкновенный хлеб. Люди старшего поколения прекрасно помнят вид и вкус батонов появившихся много позднее прошедшей тяжелой Великой войны, когда послевоенная разруха была в основном преодолена и мы стояли на пороге начала освоения космоса.

Ведь не зря советское правительство, отчаявшись обеспечить народ гарантированным куском хлеба, бросило в кустанайские степи тысячи и тысячи «комсомольцев-целинников», а потом всё равно было вынуждено закупать зерно в Канаде.

Да простят меня любезные читатели за такой экскурс в наше недалёкое прошлое, но во избежание искаженного представления о быте обычной советской актерской семьи позволю себе приподнять завесу над картиной её повседневного существования. Оговорюсь сразу, что насущные вопросы питания в нашей семье худо-бедно решались и описанная мною картина отражает, в какой-то мере, ситуацию присущую быту некоего «среднего», если можно так выразиться, класса. Многие если не сказать большинство жили и питались гораздо хуже.

Я уж совсем воздержусь от комментариев по поводу того факта, что многие сотни тысяч (по некоторым источникам – миллионы) наших сограждан попавшие под жернова ГУЛАГа вообще питались скудной пàйкой хлебных суррогатов и овощной баланды, работая на износ в суровых краях.

Мой отец Виктор Константинович Чекмарев, как известно из его биографии родился и провел молодые годы в Астрахани. Все традиции питания населения этого южного приволжского города обусловлены использованием даров в изобилии предоставляемых природой этого благодатного края. Здесь были и овощи (помидоры, баклажаны…), бахчевые (арбузы, дыни…), всякие южные фрукты. Ну и, конечно же, самая разнообразная рыба от воблы до царя рыбного мира – осетра.

К рыбе у Астраханцев отношение особое – уважительное, но разборчивое. Далеко не всякая рыба удостаивалась чести украсить стол коренного жителя города. В 1973 году оказавшись впервые на родине отца, я узнал очень многое о рыбе и рыбных блюдах, традиционных для населения этого города. Выходя вечером с удочкой на берег Кутума, я успевал до темноты наловить довольно много окуней, плотвы, подлещиков. Вернувшись домой, я с удивлением и досадой узнавал, что наловил несерьёзной «кошачьей рыбы» и даже варить уху из неё не стоит.

За настоящей рыбой мы с отцом ходили на набережную Волги, где были причалены большие лодки-прорези (такое местное название). Лодки имели в донной части множество щелей и поэтому были заполнены водой. Внутреннее пространство лодок было поделено на отсеки. В каждом отсеке плавала определённая порода рыбы. Можно было выбрать конкретный экземпляр и продавец отлавливал его большим сачком.

Купленная свежайшая рыба торжественно приносилась домой и служила основой и украшением обеда. Бабушка Александра Александровна угощала меня своими фирменными котлетами из судака, заливным из сома, жареными в сметане кусками сазана. Любая трапеза традиционно начиналась с большой миски крупно нарезанных помидоров с репчатым луком политых подсолнечным маслом и обильно поперченных.

Конечно же, не только этот своеобразный рыбный базар являлся источником рыбных продуктов на нашем столе. Будучи в Астрахани с отцом я на раз ездил на рыбалку в дельту Волги. Рыбалка была всегда успешной. Особенно запомнилась ловля поутру больших судаков «на тельцо» т.е. на кусочки мелкой рыбёшки и ловля жереха на спининг во время «боя». Незабываемо впечатление от поимки и вываживания трёхкилограммового жереха. На сей раз, бабушка Шура была благосклонна к нашей добыче, считая её достойной настоящих рыбаков.

Мне даже повезло участвовать в «тонé» т.е. ловле неводом с артелью промысловых рыбаков. Наряженный рабочий день закончился пиром всех участников на песчаном берегу Бузана вокруг огромного котла с тройной ухой, в которой варились большие куски случайно пойманного осетра. Наваристый бульон ухи напоминал клей накрепко прихватывающий пальцы к краям миски. Завершением этой трапезы являлись три огромных арбуза принесённые с соседней бахчи гигантом колхозником, принимавшим участие в «тонé».

Существенную добавку к рациону многих жителей Астрахани составляла дичь в виде разнообразных перелетных птиц сезонно изобиловавших в камышовых зарослях волжской дельты. По этой причине отец и дед Константин Константинович, как и многие другие мужчины с молодых лет пристрастились к охоте. Выходя на «раскаты» на катерке они почти всегда возвращались с обильной добычей. Особую часть воспоминаний отца являлись охотничьи рассказы с непременным описанием трапезы у вечернего костра. Высшей похвалой повару из уст его была много раз слышанная мною фраза «О! Как вкусно! Это даже на охоте можно есть!»

Мама Чекмарева Нина Феликсовна родилась совсем в другом (более суровом по климату) месте. Тоже приморский город Архангельск тоже в дельте великой реки Северной Двины, от названия которой так и веяло холодом. С овощами в тех краях всегда было напряженно, как впрочем, и с хлебопродуктами, но вот рыба всегда была в изобилии. В основном это были треска и пикша ну и конечно селедка.

Основой пищи населения Архангельска являлись картошка и капуста во всех её видах с постным маслом и рыба (свежая и соленая). Источником необходимейших на севере витаминов являлись дикорастущие ягоды клюква брусника и морошка, а так же грибы. Доставляемые из южных краев России другие продукты, конечно же, были дороги и далеко не всем доступны. Мама родилась и провела детство в семье весьма скромного достатка, да еще в то время когда во всей нашей стране было голодно (20е-30е прошлого столетия).

Отец умер рано, и её мама Евдокия Васильевна, одна поднимала пятерых детей. Старший сын Георгий будучи ещё мальчишкой пошел работать на узел связи, чтобы помогать семье. С началом войны, он был призван на фронт и исчез на всё это время. Моя мама, оставшись старшей, тоже пошла на работу при управлении экспедитором. Параллельно она серьёзно занималась спортом в обществе «Динамо». Спортсменов, а мама была чемпионкой края по нескольким видам спорта, общество подкармливало выдавая талоны на питание.

Все получаемые продукты мама несла домой и кормила сестёр Любу и Веру, брата Мишу. Бабушкина пенсия была всего 23 рубля. Выручал огород и мамины командировочные, когда она ездила на соревнования. На всю дальнейшую её жизнь и, как следствие, на жизнь нашей семьи это обстоятельство наложило неустранимый отпечаток. Мама всю жизнь считала, что рядом находится голодный человек (муж, сын, внук, правнук, товарищ по работе, гость …) и первое, что необходимо, это накормить его.

Все остальное не так важно и вторично. Она принципиально не воспринимала отказ от какого-либо предложенного блюда или продукта приготовленного ею. Для неё это являлось признаком серьезного заболевания уклоняющегося. Тогда вступала в действие заложенная в неё в детстве жесткая программа спасения заболевшего, главной частью которой являлось опять же усиленное, по возможностям момента, питание.

Содержание

О Дружбе.Бывает ли много друзей...

Система образования.Мысли и сравнения...

И.Сталин.Роль в истории

,,Железная рука,, или способы правления...

О Религии...

Встреча с Алексием Первым

Общество без религии...

Россия.Миролюбивое государство,или...

Бабушка

Продовольственная програма,или химизация всей еды...

Алкоголь,спирт.Универсальная валюта

Шпиономания

О Море...

Океан и Человечество...

Счастье

Город Крымск

Вы можете присоединиться ко мне в социальных сетях

 

Подпишись.