Леонид Андреев

 

Да уж… Описание времени и людей просто поразительное. Скажите, а как Вы получили высшее образование? И что можете сказать о системе образования вообще в советское время? Ведь одни, это образование сильно ругают, другие хвалят.

 Я поступил на химфак Азербайджанского университета и стал химиком можно сказать случайно. Незадолго до окончания школы мой отец агитировал меня поступить в Академию бронетанковых войск, потому что хорошо знал начальника Академии, под непосредственным началом которого воевал.

Какое-то время я даже намылился поступать в эту самую Академию, но потом решил поступать в Институт стали и сплавов в Москве. Вообще-то меня до сих пор порой хохот душит, когда я представляю себя в роли командира танка: ненавижу командовать и абсолютно не переношу, когда мною командуют. Легко могу съездить командиру по физиономии. 

Ближе к окончанию школы Институт стали и сплавов приказал долго жить в моих планах и моё внимание привлёк филфак бакинского университета. Я сочинял стихи в детстве, но вскоре перестал увлекаться сочинительством. Незадолго до окончания школы я вновь увлёкся поэзией и сочинял стихи, которые мне самому очень нравились. Хотя я - человек сильно увлекающийся, но на пятиминутках трезвости я всё яснее стал понимать, что на подсознательном уровне просто-напросто копировал своих любимых поэтов.

В одном из моих стихотворений я явно разглядел "Ассирийскую надпись" Валерия Брюсова (Я вождь земных царей и царь, Ассаргадон...), а в другом - "Контрабандистов" Эдуарда Багрицкого (Три пограничника, шестеро глаз - шестеро глаз да моторный баркас). После этого открытия я в категорической форме запретил себе заниматься стихосложением и похоронил идею поступления на филфак.

К этому времени мой папа стал уговаривать меня поступать именно в бакинский университет, поскольку его хороший знакомый работал там начальником первого отдела и в случае чего мог оказать содействие при поступлении. Вообще-то уезжать в другой город на учёбу мне очень не хотелось (родители, друзья, подруги, любимый город...), поэтому оставалось только выбрать факультет. В итоге я остановился на химфаке, поскольку фактически занимался химией с семи лет. 

В первый и последний раз в жизни я получил по уху от папы за то, что прожёг кислотой толстую чугунную раковину на кухне. Бабушка моя не могла никак понять, почему некоторые из её домашних растений вдруг ни с того, ни с сего приказали долго жить, а другие начинали цвести в неположенное им время.

Это я проводил эксперименты, добавляя в горшки с цветами различные вещества, приобретаемые мною в магазине химических реактивов. Этот магазин в Баку находился на улице Корганова ближе к бульвару. Я там был почётным покупателем. Бабушка никогда не отказывала мне в денежном воспомоществовании, и я все свои деньги тратил на химреактивы. 

Времена тогда были удивительно интересными. Басаев ещё не родился. Бин Ладен только учился ходить, поэтому я, будучи в возрасте 7-9 лет, спокойно мог покупать в охотничьем магазине охотничьи патроны, из которых добывал порох, а в магазине химреактивов однажды приобрёл полуторалитровую банку порошкового металлического магния, который мы с товарищем подожгли рядом отделением милиции.

Впечатление от этого события наверняка стало центральным пунктом жизненных воспоминаний сотрудников этого отделения милиции, особенно в том месте, когда, очнувшись после шока, служивые приблизились к горке остывшего магния и один из них пнул эту горку сапогом. Нестерпимо яркий свет вспыхнувший при этом был виден из далёких галактик, а пнувший магний получил при этом двубортную грыжу от страха.

Короче говоря, я выбрал химфак. Но при этом я прекрасно осознавал, что с моей манерой сдавать экзамены на халяву, не открывая учебника, у меня ничего здесь не получится. Нужно было сдать шесть вступительных экзаменов, а конкурс был огромный. Я - человек принципиальный, но практичный. С рождения придерживаюсь принципа не обманывать, но можно ведь обмануть, не обманывая. И я придумал метод ускоренной подготовки к экзаменам, предполагающий, правда, обладание некоторым талантом.

Суть моего изобретения заключалась в том, что я на высшем академическом уровне изучаю какой-то общий вопрос данной дисциплины. Мастерство же состояло в том, чтобы любым возможным способом, используя любые возможные ассоциации, стартуя с любого выпавшего по жребию вопроса, приблизиться к заранее поготовленной теме и начать безостановочно рассказывать такое, чтобы у экзаменаторов отпала челюсть, чтобы они почувствовали себя сопливыми неофитам перед юным юношей, который стоит перед ними и рассказывает им такое, о чём они никогда не слышали за весь срок своей профессиональной трудовой деятельности.   

Темой для задуривания экзаменаторов по химии я выбрал историю классификацию химических элементов, к которой при умении можно было выйти с любого вопроса экзаменационного билета. Я начал с учебника химии для химических институтов. Увлекшись темой, просидел пару дней в публичной библиотеке и понял, что вполне готов к труду и обороне.

Сам Дмитрий Иванович Менделеев рыдал бы у меня на груди, доведись ему услышать то, что я рассказывал на экзамене, очень быстро перейдя к коронной, заранее подготовленной мною теме, от вопроса, не имеющего ни малейшего отношения к этой теме. Я ушёл с экзамена с оценкой "отлично", но не это меня поразило в результатах применения разработанной мною технологии: вместо ответа по трём выпавшим по билету вопросам, меня ограничили только одним.

Размякшие перед лицом молодого гения экзаменаторы понимали, что если я и следующий вопрос начну прорабатывать с таким же бесподобным тщанием, то им станет нестерпимо стыдно друг перед другом за бесцельно прожитые жизни. Таким образом, на первом же экзамене я убедился, что мой номер под куполом цирка работает прекрасно.

Письменного экзамена по литературе я боялся. Вообще-то я писал всегда грамотно, хотя ни одного грамматического правила никогда не мог запомнить. Но принятые в те времена методы "раскрытия образов" я ненавидел от всей души и рекомендованные для изучения литературные произведения никогда не читал полностью. Только фрагментами, чтобы не получить двойку.

Но я слышал, что на экзаменах бывают свободные темы и подготовил сочинение на тему "Значение химии для народного хозяйства". И не ошибся. Поскольку я получил за сочинение под таким названием "отлично", то не просил мне показать мою рукопись с оценкой экзаменатора. Я не сомневался, что получил бы несколько страничек написанного мною текста с большим числом разводов от слёз багодарности, пролитых экзаменатором над этим блестящим технико-литературным произведением.

Но самым трудным для меня экзаменом был экзамен по немецкому языку. Немецкий мне нравился, но я его не учил. Вообще-то мог мозг настоятельно против любых видов заучивания. Ну не умею я учить иностранные языки! У меня очень подвижное сидение и его невозможно усадить неподвижно на стуле.

Но дело было даже не в том, что в немецком я был полным дундуком. В толпе поступающих обсуждались слухи о том, что завкафедрой иностранных языков университета А., принимавший экзамен, строг до лютости, что получить у него пятёрку невозможно, даже если в вашей семье говорят исключительно по-немецки.

Этого человека по фамилии А. - высокого роста со строгим, я бы даже сказал, злым взглядом - боялся весь университет. Уже будучи студентом, я слышал историю о том, как сразу же после советизации Азербайджана группу молодых азербайджанцев отправили в Германию на учёбу с целью подготовки национальных кадров преподавателей. В числе этой группы был и А.. Говорят, что А. был сексотом и многие из этой группы поплатились из-за того, что не разглядели в нём добровольного старателя.

Говорят, что именно своему таланту доносителя А. был обязан авторитету и положению в университете. Но я возвращаюсь к предстоящему экзамену по иностранному языку. Мне было бы горько и обидно быть отчисленным после такого успешного начала и я стал усиленно думать. В итоге я выучил наизусть восемь строчек стихотворения Генриха Гейне "Ein Fichtenbaum steht einsam Im hohen Norden auf kahler Höh'..."

Это стихотворение в переводе М.Ю.Лермонтова "На севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна..." я знал раньше. Моей задачей было научиться так быстро декламировать стихотворение Гейне, чтобы у преподавателя создалось впечатление, что я не только говорю, но и думаю исключительно по-немецки.

Таким очень легко экипированным я предстал перед А. на экзамене. Не буду врать-придумывать. Я не помню какое из встреченных мною в первом вопросе билета слов содержалось в зазубренном мною стихотворении. Но как только я это слово встретил и понял, что мне - дураку - повезло, я стал в позу, как Пушкин на выпускном экзамене в лицее стоял перед Державиным, и с выражением продекламировал все 8 строчек, правда, не своего, как Александр Сергеевич, а гейневского стихотворения.

Перед мелодекламацией я, глядя в неудоуменную физиономию А., сказал, что это слово встречается, например, в таких сочетаниях. По мере моей декламации свирепое лицо А. расплывалось в счастливой улыбке. Его широкие усы ленточкой нервно подергивались, а глаза приобретали лучистость домашнего-предомашнего дедушки.

Я получил "отлично". Также, как на экзамене по химии, у А. отпало всякое желание переходить к другим вопросам. Когда я уходил с экзамена, то от затылка до задницы ощущал тепло, излучаемое экзаменатором в моём направлении.      

Этот экзамен А. не мог забыть все четыре года моего изучения немецкого языка под его руководством. Я был исключительно тупым учеником, но по выражению лица А. было видно, что он понимает: я не хочу из присущей мне скромности демонстрировать свои таланты. Стихотворение Генриха Гейне я помню наизусть до сих пор:

 Ein Fichtenbaum steht einsam 
Im hohen Norden auf kahler Höh'. 
Ihn schläfert, mit weisser Decke 
Umhüllen ihn Eis und Schnee.

Er träumt von eine Palme, 
Die, fern im Morgenland, 
Einsam und schweigend trauert 
Auf brennender Felsenwand. 

Учиться под чьим-то руководством я не умею, не люблю и не хочу. Только под своим руководством. Книги я не читаю, а просматриваю. Первые четыре года я отмучился, а на пятый обратился к отцу с просьбой устроить меня на работу. Здесь я кратко описал, как я работал на пятом курсе. Образование, которое нам давал Азербайджанский госуниверситет, иначе, как дурным не назовёшь.

Электронное строение атомов и молекул нам на пальцах показывал один дядёк, который стал деканом химфака в связи с избранием его брата председателем президиума верховного совета Азербайджана. Было 2-3 приличных преподавателя в смысле не ниже среднего. Остальные были не намного умнее умных студентов.

Преподаватель высшей математики был очень душевный и суетливый придурок небольшого роста, который постоянно напоминал нам, что он окончил МГУ. Мы с товарищем хохмили над математиком. Я купил книжку об арабском математике жившем где-то в юрском периоде. В этой книжке приводились какие-то математические формулы, до которых в юрском периоде кроме него никто не допёр.

Мы на перемене подошли к нашему математику, раскрыли книжку посередине, ткнули пальцем в какую-то формулу и попросили объяснить. Мы де прочли всю книжку, но это место не понимаем. Математик испуганно посмотрел на нас, обнял нас за плечи и стал нам что-то рассказывать о своём учителе Хинчине. В это время зазвенел звонок и математик радостно потирая ручками удрал от нас.

Через некоторое время я купил другую брошюру о древнем узбекском математике. Когда мы отловили нашего преподавателя и попросили его пояснить какую-то формулу, он нам сказал, что у него сейчас нет времени, что он нам объяснит попозже. С того момента он прятался от нас и не подходил к аудитории до тех пор, пока мы в неё не входили.

Он высматривал нас с дальнего конца коридора, и нам так и не удалось больше спросить его насчёт древнего индийского математика, брошюру о котором мы приобрели в магазине под названием "Азэркитаб". Зато экзамен у математика мы сдали без всякого труда. Мы настолько его затравили, что он согласно кивал головой, что бы мы не сказали.В своей жизни я записал одну единственную лекцию.

Это было на первом уроке первого дня моего обучения в Университете. Благодаря преподавательнице азербайджанского языка по имени Зинийат (о которой я расскажу ниже), я научился готовиться к экзаменам за один день. Обычно я одалживал у подруг на один день их лекции по предмету, и этого мне было достаточно, чтобы подготовиться к экзамену.

Однажды я слегка влюбился, долго гулял под луной и в ночь перед экзаменом по политэкономии понял, что дела мои плохи: я забыл одолжить лекции и не мог понять, куда пропал мой учебник по политэкономии. Я запаниковал и стал высматривать в домашней библиотеке что-нибудь, имеющее отношение к политэкономии социализма.

Не найдя ничего, я сильно загрустил, но потом вдруг вспомнил, что месяц назад я взял почитать у товарища книгу знаменитого ревизиониста Эдуарда Бернштейна "Очерки из истории и теории социализма", изданную в СПб в 1902 году. В этой книге Э.Бернштейн подвёрг уничтожающей критике экономическую теорию Маркса, за что Бернштейна люто ненавидели большевики-ленинцы.

До утра я читал эту книжку и пришёл на экзамен с чёрным от чая языком. На все вопросы билета я отвечал, развивая идеи Эдуарда Бернштейна. Преподаватель политэкономии глядел на меня искрящимися от восторга глазами, тихо посапывая от удовольствия. Ему видимо так опротивел учебник политэкономии и одинаковые ответы студентов, что по его глазам было видно, что единственное, чего бы он не хотел в тот момент в своей жизни - это чтобы я перестал говорить.

Я получил заслуженную пятёрку и до сих пор помню о том, что мудрый еврей Бернштайн доказывал: история ведёт не к расширению пропасти между пролетариями и капиталистами, а к её заполнению, и доказывал, что Маркс был никчёмным философом.

Философию у нас преподавал доктор философских наук. Единственное, что я запомнил из его лекций, - это то, что спорить с философом бесполезно, поскольку он всегда докажет то, что захочет доказать.

Как-то на лекции он очень муторно в духе марксизма-ленинизма говорил о феномене мышления в плане взаимоотношения материи и сознания. После лекции я подошёл к нему и изложил свои взгляды на этот сложный вопрос, от которых и сейчас не отказываюсь. Поскольку книг по марксистско-ленинской философии я не читал и рожал эти мысли непорочным зачатием (или по научному партеногенезом), то у преподавателя философии слегка поехала крыша и он не знал, что мне ответить. После довольно продолжительного молчания он поднял указательный палец правой руки кверху и сказал: "Так говорили вульгарные материалисты!" После этого он делал вид, что меня не знает.

Азербайджанский язык мы изучали в университете то ли 7, то ли 8 семестров. В конце каждого семестра сдавался зачёт. Если сказать, что язык мы учили через жопу, то значит сильно обидеть жопу. Мы учили биографии азербайджанских писателей: такой-то родился тогда-то, умер тогда-то, написал то-то. Где-то на первом курсе я нашёл русский перевод одного такого очень прогрессивного писателя и читал его на занятиях по азербайджанскому языку.

Один из моих товарищей спросил меня насчёт содержания книги, написанной этим прогрессивным писателем, на что я ответил, что это мура в чистом виде и за такое сочинение в школе, где я учился, поставили бы тройку или даже двойку. Я не знал, что у преподавательницы азербайджанского по имени Зинийат был абсолютный слух. Я не обратил внимания на то, что она стояла рядом со мной. Зинийат взяла у меня из рук книгу, прочла имя автора, наклонилась ко мне и сказала почти что в ухо: "Я тебе не дам окончить университет".

С этого момента у меня началась весёлая жизнь в университете. Уволить студента химфака из-за азербайджанского было нельзя. Был бы скандал. Но в силах этой злопамятной сволочи было сделать так, чтобы оттягивать мне подписание зачёта до конца экзаменационной сессии. Нет худа без добра: я научился сдавать все экзамены сразу. За пару дней.

У этой Зиннийат муж был деканом истфака, а кроме того, она имела какие-то невероятно блатные родственные связи, из-за чего все её в университет боялись. Когда я приходил сдавать зачёт, она мне кричала на подходе к аудитории: "Вот и наш Лёничка идет, а я уже ему поставила "незачёт".

Так вот я из прынцыпа азербайджанский язык учить перестал и на уроках этой дуры молча с дебильной улыбкой разглядывал её физиономию. Когда она меня вызывала к доске и задавала мне какие-то каверзные вопросы по грамматике или по биографии очередного прогрессивного писателя, я начинал громко декламировать стишки на азербайджанском языке, которые я специально выучил и которые помню наизусть до сих пор.

Зинийат с улыбкой выслушивала мою клоунскую мелодикламацию и отпускала меня на место с таким видом, как - будто я ответил на вопрос, который она мне задавала. Я органически всегда не переносил злопамятность в людях. Но после общения с этой сволочью, я особенно не перевариваю, когда оскорблённое достоинство вместе с мочой так сильно ударяет человеку в голову, что само достоинство исчезает, превратившись в молекулярную пыль

Перед последним семестром преподавание азербайджанского языка я вдруг по некоторым признакам обнаружил, что Зинийат на третьем-четвёртом месяце беременности. Через несколько занятий она заметила, что я пялюсь на её пузо и раздавшиеся по бокам груди. После звонка она подошла ко мне и сказала: "Не надейся!" Она ушла в декретный отпуск, оставив после себя аспиранта филфака, который мне поставил "незачёт", сказав шепотом: "Если, я тебе поставлю зачёт, Зинийат меня со света сживёт".

Мой отец пошёл к ректору университета и объяснил ему всю абсурдность ситуации. Ректором был академик Мамедалиев. Он же состоял президентом Академии наук. Ректор сказал моему отцу, что к сожалению он ничего поделать с Зинийат не может". Долго рассказывать, но мне всё же удалось уделать аспиранта филфака.

В университете практически ничему я не научился, просто отходил положенный срок для того, чтобы получить диплом. Учил потом я сам себя. В конце четвёртого курса я совсем сдурел от тоски и попросил своего отца устроить меня на работу. Здесь я процитирую фрагмент из моего рассказа о том, как я начинал работать в Академии Наук Азербайджана.

"В первых числах нового учебного года я был принят на должность старшего техника. Семья наша не нуждалась, и единственно, что меня побуждало устроиться на работу, это было желание заняться чем-то путным. Учёбу в университете я занятием не считал. В те времена за непосещение одной лекции выносилось замечание, а я как-то, до сих пор не пойму как, умудрился вообще не ходить в университет, поскольку в течение всего рабочего дня находился на службе.Вскоре меня сделали и.о. младшего научного сотрудника, у меня появились глобальные идеи в области химии и я забыл про скуку.

Выделили мне место в комнате, примыкавшей к кабинету вице-президента АН Азербайджана академика М.Ф.Нагиева. Хороший был человек! Интеллигентный, грамотный, приятный во всех отношениях. Он дал мне читать свою монографию толщиной в пол сантиметра, всю исписанную математическими формулами. В комнате кроме меня сидели машинистка и чертёжник. В первый день я с утра стал читать монографию и через пол часа уже безмятежно спал, положив голову на стол. Разбудил меня академик в середине дня.

Я что-то пробормотал насчёт того, что у меня такая манера думать, хотя на первое мгновенье глаза мне было очень трудно продрать. На следующий день перед работой я принял холодный душ, в первый и последний раз в жизни сделал физзарядку на добровольной основе, приехал на работу, бодро открыл монографию ... и спал уже через час. На этот раз академик задержался около меня и сказал: "Я вижу, что у вас странная манера спать на работе."

Я ответил, что прочитал монографию, что мне нечего делать и поэтому я слегка вздремнул. Академик воскликнул: "Как!? Уже!?", на что я, не освоивший и первых двух страниц, скромно кивнул головой. На следующий день у меня на столе появилась новенькая иностранная электро - механическая вычислительная машина (компьютеров тогда не было, это был 1960г), и я стал заниматься расчётом реакторов. Вот тогда я и начал листать монографию и даже местами кое-что прочёл.

Через месяца два, академик однажды вышел из кабинета и попросил меня взять для него в библиотеке справочник по математике. Поскольку я в основном всю жизнь общался только с бабушкой, то в тех вопросах, которые далеко выходили за пределы её компетенции, я был тщательно неразвит. В частности, некоторые вопросы, которые мне казались естественными, я спокойно задавал людям, не задумываясь о том, что им они могли показаться неестественными.

Я спросил у академика в таком духе, а на кой ему этот справочник нужен. Академик внимательно посмотрел на меня через свои страшно красивые очки и, будучи очень воспитанным человеком, не послал меня на три буквы, а просто, почти, как учёный учёному, объяснил, что ему нужно вычислить объём вот этой детали. На что я ему ответил, что это очень просто и вывел формулу объёма детали.

Он внимательно посмотрел на выведенную мною формулу, сказал, что формула скорее всего правильная, и удалился. Через пару недель я был произведён в должность и.о. младшего научного сотрудника, хотя только-только начинал неучиться на пятом курсе."

В лаборатории я имел карт бланш.Мог заниматься чем угодно, хоть самогоноварением. Начальник мне разрешал делать всё, что я хочу. Единственной общественной нагрузкой, которую я выполнял, было настаивание спирта на апельсиновых корках и разбавление его до 40 градусов. Дело в том, что, начиная с конца первой трети рабочего дня женщины начинали готовить обед.

Обеды были основательными. В лаборатории были молодые девушки-аспирантки, владевшие всеми премудростями кавказской кухни. За час-полтора до окончания работы мы садились за стол и в товарищеской обстановке радостно поглощали только что приготовленные блюда, запивая их приготовленной мною водкой.

После расчёта объёмов реакторов я стал учить себя на специалиста по органическому синтезу. Мне очень понравились некоторые молекулы красивой формы и я их стал синтезировать. В результате через год после окончания университета я написал статью, которая была опубликована в Докладах АН Азербайджана.

По традиции всех республик бывшего СССР в соавторах у меня был заведующий лабораторией, который ни малейшего представления не имел о предмете, описанию которого была посвящена статья. В отличие от других моих таких же соавторов он был очень хорошим человеком и, как недавно я узнал от своей сестры, даже приходил к нам домой просить моих родителей отговорить меня не уезжать из Баку. Сейчас он большой человек в Азербайджане, академик и не только.

Начал я заниматься интересными вещами уже после окончания университета, а во время учёбы на пятом курсе занимался всякими вещами, для которых не нужно было соответствующего оборудования. Дело в том, что лаборатория переехала в новое здание и различные коммуникации, необходимые для практической работы, ещё не были проведены. Так что разбавление спирта и поглощения обедов в течение длительного времени были основными моими занятиями на работе.

Между тем, я должен был выполнить практическую работу по дипломному проекту. Руководителем моей дипломной работы считался начальник лаборатории. Но в лаборатории нельзя было работать, а у начальника в голове была стерильная пустота на этот счёт. Вскоре я понял, что мне полный капут. Без защиты дипломной работы я университет не закончу. Я намекал, намекал начальнику, но он только улыбался и упорно ничего не говорил на этот счёт.

Когда до защиты диплома осталось меньше месяца, я понял, что, если Мюнхгаузен сумел себя вытащить за волосы, то почему я не могу проделать такую же операцию над собой. У меня с детских лет была патологическая уверенность в том, что я могу сотворить всё, что захочу, а если не сотворил, то просто не хотел.

Как стало наверное ясно из моего предыдущего повествования об уровне университета, в котором я учился, и лаборатории, в которой я работал, я, не испытывая ни малейшего угрызения совести, сел за пишущую машинку и за несколько дней написал очень толстую дипломную работу по химии, в которой всё от начала до конца было высосано из пальца.

Меня можно считать уникальным писателем, открывшим и тут же закрывшим совершенно новый стиль бумагомарания. Я придумал процесс, придумал катализатор, придумал установку, придумал даже авторов статей и сами ссылки на статьи. Ни один автор за всю историю человечества не мог претендовать на то, чтобы разделить со мной лавры освоения этой новой области химико-литературного творчества.

А лавры я получал так. На защите диплома присутствовал один из самых уважаемых академиков в области органического синтеза. Присутствовали также пара докторов и несколько кандидатов. После того, как я бойко доложил о полученных "результатах", эксперты слегка ошалело пытались сопоставить полученные мною данные и демонстрируемые мною графики с тем, что было написано в учебниках, по которым они учились и учили студентов.

Потом мне было задано штук 10 вопросов, на которые я бойко отвечал, высасывая из пальца фамилии авторов статей, название журналов и статей, год издания и страницы. Матёрый академик задал мне два (как я потом уже понял) резонных вопроса, но я его отбрил с таким проворным всезнайством, что третий вопрос он задать мне просто не решился.

Я получил отличную оценку и, поскольку моя защита проходила в первой половине дня, поехал на работу. Я сидел за шкафом и рассказывал о том, что у меня всё в порядке. В это время в кабинет вошёл заместитель заведующего, у которого дипломница выполняла работу в лаборатории университета.

Не видя меня, он с порога сказал: "Послушай, ты себе просто даже не представляешь, какое трепло мы приняли на работу!" У нас в Баку во времена моего детства, когда кто-то хотел поклясться суровой клятвой, говорил: "Клянусь мами!" Клянусь мами, что за мою многолетнюю работу в науке я никогда ничего больше не сочинял и не приврал.

Всё это время я работал на себя, а врать самому себе как-то не очень было интересно. Но, поскольку я имел дело с очень своеобразным научным окружением, полагал, что не имею право приносить себя в жертву такой с позволения сказать науке и оставаться без диплома о высшем образовании....      

Об учёбе в Азербайджанском государственном университете и о двух годах работы в институте АН Азербайджана я мог бы без труда надиктовать за пару дней среднего размера книжку. Многие об этом никогда не знали, а многие просто забыли: система образования в республиках, которые сплотила навеки великая Русь, была настолько уникальна, что просто невозможно её сравнивать с какими-то зарубежными вариантами.

Как говорят уголовники: "не канает!" Но это что! Мало кто знает, что уровень науки в республиках был ниже всех известных плинтусов. Например, в химии принято процессы характеризовать т.н. выходом продукта, т.е. процентом целевого продукта в пересчёте на взятое сырьё. Было повсеместно принято приписывать "выходА" полезных продуктов и уменьшать процент выхода нежелательных продуктов. Этим занимались практически все "учёные", которых я знал.

В одной лаборатории разрабатывали процесс получения одного полезного вещества, который предполагалось внедрить на заводе. Руководил лабораторией очень большой учёный в масштабах республики, академик. В лабораторной стадии процесса образовывалась смола - побочный продукт, от которого нужно было избавится. Как это было повсеместно принято, выход целевого продукта приписали на 20% выше, а выход смолы значительно уменьшили. На основе этих данных и данных, полученных этой же лабораторией на пилотной установке, был запущен полупромышленный процесс.

В этом процессе образовывалась смола, которая ни в чём не растворялась, жутко воняла, которую нужно было долбить киркой и загружать в грузовик лопатой, но эта смола застывала в грузовике таким образом, что её невозможно было выгрузить. Установку, выдававшую эту мезкую смолу, остановили. Она осталась на заводе памятником, напоминающем о том, что не только Рашидов в Узбекистане занимался приписками. Критика большого академика была недопустима. Всё равно, что в Северной Корее критиковать Ким Чен Ира.  

Академик - зав лабораторией был очень уважаемым человеком. Во всех республиках, но в Азербайджане по-моему в особенности, почитали людей азербайджанской национальности, первыми освоивших при советской власти какую-нибудь профессию: первый лётчик, первый доктор наук, первый водопроводчик. В лаборатории академика, о котором я рассказывал работала женщина - доктор химических наук, которая была первой балериной Азербайджана, а сам академик тоже был первым (не хочу раскрывать его имя).

Он пришёл мальчишкой из села в город Баку без денег с двумя чуреками под мышкой и в итоге, благодаря правильной национальной политике партии и правительства, стал большим учёным. Этот процесс, о котором я говорил, соорудили первый академик и первая балерина Азербайджана. Это были очень хорошие люди, как, впрочем, подавляющее число людей в Азербайджане, которых и который я очень люблю. Они - эти люди - были просто жертвами идиотизма т.н. национальной политики ЦК КПСС.  

Когда-то в лабораторию большого учёного пришёл из Франции прибор для химического анализа. Прибор провалялся на складе пару лет. Когда его решили всё же начать осваивать и извлекли из ящиков, выяснилось, что вся стеклянная часть была разбита в дребезги, а рекламацию через два года высылать было бесполезно. Этот прибор, в котором было много красивых блестящих деталей установили на специальном столе в кабинете академика.

 Каждые две-три недели к академику наведывались республиканские и союзные журналисты, которым он рассказывал о достижениях республики в области академической и промышленной химии. У академика в специальном шкафу висел белоснежный накрахмаленный халат, который он одевал перед приходом журналистов, и в этом халате фотографировался около блестящих останков разбитого французского прибора.     

Я мог бы рассказать о многих смешных историях типа описанной. Я здесь вкратце рассказал об академике, который принимал у меня дипломную работу, высосанную мною из пальца. Я надеюсь, что так или иначе ответил на Ваш вопрос о качестве советского образования.  

Краткое содержание беседы

Город  Детства

О  Родителях

Образование

Почему  Россия не может выйти из постоянных кризисов…

Сейсмологическое оружие, климатические войны и о многом другом

Роль личности в истории

Невозможность человечества обеспечить себя пищей…

Роль Китая в современном мире. Тихая экспансия и расширение границ.

Братья наши меньшие.

О  моде и не только…

Смертная казнь. За и против.

О незыблемости границ.

Немного о Америке…

Есть ли жизнь на Марсе? Одиноки ли мы во Вселенной…

К чему придёт наша цивилизация...

Вы можете присоединиться ко мне в социальных сетях

Подпишись.